Полезно все что кстати а не в срок
Уильям Шекспир. Ромео и Джульетта. Перевод Бориса Пастернака. — Уильям Шекспир. Ромео и Джульетта. Перевод Бориса Пастернака.
Страница 6 из 16
Джульетта:
Мое лицо спасает темнота,
А то б я, знаешь, со стыда сгорела,
Что ты узнал так много обо мне.
Хотела б я восстановить приличье,
Да поздно, притворяться ни к чему.
Ты любишь ли меня? Я знаю, верю,
Что скажешь «да». Но ты не торопись.
Ведь ты обманешь. Говорят, Юпитер
Пренебрегает клятвами любви.
Не лги, Ромео. Это ведь не шутка.
Я легковерной, может быть, кажусь?
Ну ладно, я исправлю впечатленье
И откажу тебе в своей руке,
Чего не сделала бы добровольно.
Конечно, я так сильно влюблена,
Что глупою должна тебе казаться,
Но я честнее многих недотрог,
Которые разыгрывают скромниц,
Мне б следовало сдержаннее быть,
Но я не знала, что меня услышат.
Прости за пылкость и не принимай
Прямых речей за легкость и доступность.
Ромео:
Мой друг, клянусь сияющей луной,
Посеребрившей кончики деревьев…
Джульетта:
О, не клянись луною, в месяц раз
Меняющейся, — это путь к изменам.
Ромео:
Так чем мне клясться?
Джульетта:
Не клянись ничем
Или клянись собой, как высшим благом,
Которого достаточно для клятв.
Ромео:
Клянусь, мой друг, когда бы это сердце…
Джульетта:
Не надо, верю. Как ты мне ни мил,
Мне страшно, как мы скоро сговорились.
Все слишком второпях и сгоряча,
Как блеск зарниц, который потухает,
Едва сказать успеешь «блеск зарниц».
Спокойной ночи! Эта почка счастья
Готова к цвету в следующий раз.
Спокойной ночи! Я тебе желаю
Такого же пленительного сна,
Как светлый мир, которым я полна.
Ромео:
Но как оставить мне тебя так скоро?
Джульетта:
А что прибавить к нашему сговору?
Ромео:
Я клятву дал. Теперь клянись и ты.
Джульетта:
Я первая клялась и сожалею,
Что дело в прошлом, а не впереди.
Ромео:
Ты б эту клятву взять назад хотела?
Джульетта:
Да, для того, чтоб дать ее опять.
Мне не подвластно то, чем я владею.
Моя любовь без дна, а доброта —
Как ширь морская. Чем я больше трачу,
Тем становлюсь безбрежней и богаче.
Голос кормилицы за сценой.
Меня зовут. Я ухожу. Прощай. —
Иду, иду! — Прости, не забывай.
Я, может быть, вернусь еще. Постой-ка.
Уходит.
Ромео:
Святая ночь, святая ночь! А вдруг
Все это сон? Так непомерно счастье,
Так сказочно и чудно это все!
На балкон возвращается Джульетта.
Джульетта:
Еще два слова. Если ты, Ромео,
Решил на мне жениться не шутя,
Дай завтра знать, когда и где венчанье.
С утра к тебе придет мой человек
Узнать на этот счет твое решенье.
Я все добро сложу к твоим ногам
И за тобой последую повсюду.
Кормилица:
за сценой
Голубушка!
Джульетта:
Иду! Сию минуту! —
А если у тебя в уме обман,
Тогда, тогда…
Кормилица:
за сценой
Голубушка!
Джульетта:
Немедля:
Оставь меня и больше не ходи.
Я завтра справлюсь.
Ромео:
Я клянусь спасеньем.
Джульетта:
Сто тысяч раз прощай.
Уходит.
Ромео:
Сто тысяч раз
Вздохну с тоской вдали от милых глаз.
К подругам мы — как школьники домой,
А от подруг — как с сумкой в класс зимой.
Направляется к выходу.
На балкон возвращается Джульетта.
Джульетта:
Ромео, где ты? Дудочку бы мне,
Чтоб эту птичку приманить обратно!
Но я в неволе, мне кричать нельзя,
А то б я эхо довела до хрипа
Немолчным повтореньем этих слов:
Ромео, где ты? Где же ты, Ромео?
Ромео:
Моя душа зовет меня опять.
Как звонки ночью голоса влюбленных!
Джульетта:
Ромео!
Ромео:
Милая!
Джульетта:
В каком часу
Послать мне завтра за ответом?
Ромео:
В девять.
Джульетта:
До этого ведь целых двадцать лет!
Мученье ждать… Что я сказать хотела?
Ромео:
Припомни, я покамест постою.
Джульетта:
Постой, покамест я опять забуду,
Чтоб только удержать тебя опять.
Ромео:
Припоминай и забывай, покуда,
Себя не помня, буду я стоять.
Джульетта:
Почти светает. Шел бы ты подальше.
А как, скажи, расстаться мне с тобой?
Ты как ручная птичка щеголихи,
Привязанная ниткою к руке.
Ей то дают взлететь на весь подвесок,
То тащат вниз на шелковом шнурке.
Вот так и мы с тобой.
Ромео:
Мне б так хотелось
Той птицей быть!
Джульетта:
О, этого и я
Хотела бы, но я бы умертвила
Тебя своими ласками. Прощай!
Прощай, прощай, а разойтись нет мочи!
Так и твердить бы век: «Спокойной ночи».
Уходит.
Ромео:
Прощай! Спокойный сон к тебе приди
И сладкий мир разлей в твоей груди!
А я к духовнику отправлюсь в келью
Поговорить о радости и деле.
Уходит.
Сцена 3
Келья брата Лоренцо.
Входит брат Лоренцо с корзиной.
Брат Лоренцо
Ночь сердится, а день исподтишка
Расписывает краской облака.
Как выпившие, кренделя рисуя,
Остатки тьмы пустились врассыпную.
Пока роса на солнце не сошла
И держится предутренняя мгла,
Наполню я свой кузовок плетеный
Целебным зельем и травою сонной.
Земля — праматерь всех пород, их цель.
Гробница и вновь — их колыбель.
Все, что на ней, весь мир ее зеленый
Сосет ее, припав к родному лону.
Она своим твореньям без числа
Особенные свойства раздала.
Какие поразительные силы
Земля в каменья и цветы вложила!
На свете нет такого волокна,
Которым не гордилась бы она,
Как не отыщешь и такой основы,
Где не было бы ничего дурного.
Полезно все, что кстати, а не в срок —
Все блага превращаются в порок.
К примеру, этого цветка сосуды:
Одно в них хорошо, другое худо.
В его цветах — целебный аромат,
А в листьях и корнях — сильнейший яд.
Так надвое нам душу раскололи
Дух доброты и злого своеволья.
Однако в тех, где побеждает зло,
Зияет смерти черное дупло.
Ромео:
за сценой
Отец!
Брат Лоренцо
Благословение господне!
Кому б ко мне в такую рань сегодня?
Входит Ромео.
Ах, это ты? Вполне ли ты здоров,
Что пробудился раньше петухов?
Иное дело старость и заботы:
У них свои с бессоницею счеты.
Но в молодые годы крепкий сон,
Мне кажется, единственный закон.
Ты неспроста горишь усердьем ранним,
А по каким-то важным основаньям.
Ты должен был по нездоровью встать,
А то и вовсе не ложился спать?
Ромео:
Ты прав. Об этом не было помину.
Брат Лоренцо
Прости, господь! Ты был у Розалины?
Ромео:
Нет, с Розалиной у меня конец.
Я имя позабыл ее, отец.
Брат Лоренцо
Я одобряю. Что ж ты так сияешь?
Ромео:
Сейчас, отец, ты главное узнаешь:
Вчера я ранен был, придя на бал,
И на удар ударом отвечал.
Перевяжи нас поскорей обоих.
Вот я зачем в твоих святых покоях.
Как заповедь твоя мне дорога!
Я зла не помню и простил врага.
Брат Лоренцо
Попроще, сын. Что отвечать я стану,
Когда так исповедь твоя туманна?
Ромео:
Дочь Капулетти, знай, я полюбил,
И ей такую же любовь внушил.
Мы друг без друга часа не протянем,
Все слажено, и дело за венчаньем.
Теперь скорее по делам пойдем.
Подробности я расскажу потом.
Но раньше мне пообещай, однако,
Сегодня взяться за свершенье брака.
Брат Лоренцо
Святой Франциск, какой переворот!
О Розалине уж и речь нейдет.
Привязанности нашей молодежи
Не в душах, а в концах ресниц, похоже.
Скажи, по ком недавно, вертопрах,
Я видел слезы на твоих глазах?
Рассолу сколько, жалости в приправу,
Без всякой пользы вылито в канаву?
Полезно все, что кстати, а не в срок —
Из блага превращается в порок.
Это еще брат Лоренцо говорил. Так что будем «судить здраво». Я встаю, наливаю из-под крана кружку холодной воды и залпом ее выпиваю.
Ну, и что? Что в мире изменилось от моего грехопадения? Он, как ни странно, так и не перевернулся.
4 июня, среда (пятый день голодовки)
Пустой день. Скучный. В дверь теперь не стучат, так что сплю все время. Лежу и сплю. Охранники вот только докучают. Поминутно в глазок разглядывают. («Что это вы все время вьетесь вокруг меня, точно хотите загнать меня в какие-то сети?») Ждут, наверное, не учиню ли я им еще какой-нибудь новой пакости. А в остальном — скука.
Тоска и скука. Скука и тоска. В общем, полный штиль. Где, блядь, адвокат?
5 июня, четверг (шестой день голодовки)
Все по-прежнему. В дверь не стучат, но зато в глазок теперь заглядывают постоянно. О моем здоровье, наверное, беспокоятся.
«Переживают, что съели Кука!» (Блядь, да я и сам бы его сейчас съел!
Или даже двух. Нет, лучше трех!) Вообще, «мои слуги стали слишком хорошо смотреть за мной в последнее время».
После обеда хаос и фантасмагория (зеленые человечки) снова вдруг вторгаются в мою жизнь. Напоминают, наверное, о себе. Чтоб не расслаблялся. Грани реальности на мгновение тускнеют.
Кормушка открывается и мне протягивают какую-то бумагу.
«Распишитесь, что ознакомлены». — «Что это?» — «Ознакомьтесь и распишитесь». — Читаю. «Объявить выговор за нарушение режима».
Подпись того же самого начальника, что разрешил мне его не соблюдать.
— Какое «нарушение»!? Мне же разрешили!?
— Я ничего не знаю.
Я еще раз перечитываю. Что за чушь? Я где: в тюрьме или в театре абсурда? Может, все это просто декорации, которые провалятся сию же секунду в тартарары, и я вдруг окажусь, скажем, где-нибудь в
Венеции, на карнавале, среди масок и кривых зеркал? А охранник с хохотом сбросит свою картонную маску и неожиданно превратится из вертухая спецСИЗО N 1 в какого-нибудь, блядь, гондольера? (Гондон он, а не гондольер! Гондонльер.)
— Я не буду расписываться.
— Это Ваше право.
Ну, и ну! Выговор! А потом что? Может, после третьего меня отсюда выгонят? Домой отправят? Или они просто-напросто вознамерились свести меня с ума? Что происходит? И где все-таки этот блядский адвокат?!
Следующая глава >
Из блага превращается в порок.
Это еще брат Лоренцо говорил. Так что будем «судить здраво». Я встаю, наливаю из-под крана кружку холодной воды и залпом ее выпиваю.
Ну, и что? Что в мире изменилось от моего грехопадения? Он, как ни странно, так и не перевернулся.
4 июня, среда (пятый день голодовки)
Пустой день. Скучный. В дверь теперь не стучат, так что сплю все время. Лежу и сплю. Охранники вот только докучают. Поминутно в глазок разглядывают. («Что это вы все время вьетесь вокруг меня, точно хотите загнать меня в какие-то сети?») Ждут, наверное, не учиню ли я им еще какой-нибудь новой пакости. А в остальном — скука.
Тоска и скука. Скука и тоска. В общем, полный штиль. Где, блядь, адвокат?
5 июня, четверг (шестой день голодовки)
Все по-прежнему. В дверь не стучат, но зато в глазок теперь заглядывают постоянно. О моем здоровье, наверное, беспокоятся.
«Переживают, что съели Кука!» (Блядь, да я и сам бы его сейчас съел!
Или даже двух. Нет, лучше трех!) Вообще, «мои слуги стали слишком хорошо смотреть за мной в последнее время».
После обеда хаос и фантасмагория (зеленые человечки) снова вдруг вторгаются в мою жизнь. Напоминают, наверное, о себе. Чтоб не расслаблялся. Грани реальности на мгновение тускнеют.
Кормушка открывается и мне протягивают какую-то бумагу.
«Распишитесь, что ознакомлены». — «Что это?» — «Ознакомьтесь и распишитесь». — Читаю. «Объявить выговор за нарушение режима».
Подпись того же самого начальника, что разрешил мне его не соблюдать.
— Какое «нарушение»!? Мне же разрешили!?
— Я ничего не знаю.
Я еще раз перечитываю. Что за чушь? Я где: в тюрьме или в театре абсурда? Может, все это просто декорации, которые провалятся сию же секунду в тартарары, и я вдруг окажусь, скажем, где-нибудь в
Венеции, на карнавале, среди масок и кривых зеркал? А охранник с хохотом сбросит свою картонную маску и неожиданно превратится из вертухая спецСИЗО N 1 в какого-нибудь, блядь, гондольера? (Гондон он, а не гондольер! Гондонльер.)
— Я не буду расписываться.
— Это Ваше право.
Ну, и ну! Выговор! А потом что? Может, после третьего меня отсюда выгонят? Домой отправят? Или они просто-напросто вознамерились свести меня с ума? Что происходит? И где все-таки этот блядский адвокат?!